Территория современной Дигории, особенно горной ее части, была заселена с глубокой древности. Здесь известны памятники каменного века, эпохи бронзы и раннего железа (кобанская культура), раннего и позднего средневековья. Перевальные дороги связывали Дигорию с Алагирским ущельем Северной Осетии, Балкарией и Кабардой, а далее и с другими районами Кавказа. Издревле находясь в эпицентре геополитических интересов соседних и более отдаленных государств, Дигория постоянно испытывала на себе и вторжения иноземцев, и влияние (политическое, экономическое, культурное) порою чуждых ей этносов. Воспринимая новейшие веяния, дигорцы сохранили и приумножили достижения именно своего этнического круга, в основном созвучные представления других обществ (социумов) горной Осетии, но и имеющими определенные локальные отличия. Язык дигорцев, часто называемый диалектом осетинского, отразил лингвистические особенности языка скифов (так полагают многие ученые). В их фольклоре и этнографии прослеживаются любопытные нюансы, неведомые другим народам Северного Кавказа. В конце концов, именно в дигорском, как и в несколько отдаленном от него тагаурском обществе Северной Осетии, сложились достаточно развитые раннеклассовые отношения, отразившиеся в социальной структуре и идеологических представлениях местного населения.
Опуская многие детали насыщенной событиями первостепенной для истории средневековой Осетии (Алании) важности, все же нельзя не отметить, что для Дигории катастрофическими оказались последствия монголо-татарского нашествия и экспансии среднеазиатского воителя Тимура. Разгромленные и униженные, утратившие благодатные равнины Центрального Предкавказья, дигорцы оказались загнанными в горные ущелья Северной Осетии и вынуждены были вести борьбу за существование, за сохранение своей этнической культуры. В предании "Задалески нана" в поэтической форме говориться о том, как одна мужественная женщина спасла от гибели осиротевших после тимуровского погрома детей, увела их с опустевших равнин Алании в горы благословенные, где вырастила и воспитала дорогих ее сердцу питомцев - залог будущего процветания Дигории. И поныне в селении Задалеск трепетно оберегается дом, в котором жила Мать сирот, а благодарные потомки ежегодно отмечают праздник в ее честь - день любви, человеколюбия и духовности. Прошел не один десяток лет, и горцы, освоившись в теснинах Большого Кавказа, поняли, что все их настоящее и будущее связано отныне с единственным на Земле уголком - горами Осетии, сохранившими им жизнь и давшими возможность отстоять свои основные ценности - язык и культуру. Однако регресс общественных отношений, усугубленный внешним воздействием, ослабление позиций христианства, с которым предки осетин познакомились в незапамятные времена, возврат к традиционным верованиям и родоплеменным распрям вели к противостоянию осетинских обществ, к кровной мести, способствовавшей уничтожению наиболее дееспособной части населения.
Освободившись от золотоордынского ига, осетины подпали на определенное время под власть кабардинских феодалов, захвативших и освоивших равнину (частично и предгорья) обширного северокавказского региона. Тем не менее, и в этих условиях продолжался процесс формирования осетинских обществ и их культуры. Несмотря на общеполитическую обстановку, непривычные до некоторых пор природно-климатические условия и этническую разобщенность, в Осетии (Дигории) отмечается определенный экономический подъем, породивший самый настоящий строительный бум: в горах возводятся многочисленные оборонительные и жилые, погребальные и культовые сооружения, в архитектуре которых отражена зодческая традиция предшествующих времен.
Практически в каждом горном селении возводилась одна или несколько боевых башен, являвшихся частью единой фортификационной системы, защищавшей население ущелья (общества) от внешних и внутренних врагов. Все они находились в пределах видимости друг друга, и в случае опасности дымовой сигнал (ночью - костер), поданный с вершины башни, позволял мобилизовать горцев на защиту родных очагов и своевременно отразить угрозу нападения. В Галиате, Верхнем Фаснале, Уакаце, Камата, Махческе, Ахсау и других селениях Дигории сохранились величественные башни, достигавшие порой в высоту 20 и более метров. Каждая из башен принадлежала конкретной фамилии (Кануковым, Абисаловым/Астановым, Езеевым, Миндзаевым и др.), но служила на благо всем односельчанам. Народная традиция зачастую связывает строительство боевых башен с кровной местью и необходимостью защиты от кровников; хотя это обстоятельство и имело место в жизни горцев, оно отражает всего лишь одну сторону проблемы. В феодализирующемся обществе (Дигория, Тагаурия) башни должны были утвердить социальный статус ее владельца (фамилии), в обществах "демократического" толка (Алагирское и Куртатинское ущелья, Туалгом) - их силу и независимость от кого бы то ни было.
Строительство башен - дело трудоемкое и долговременное; в нем участвовали все члены фамилии (рода), а зачастую и односельчане. В осетинском фольклоре сохранилась притча: "Из одной башни можно выстроить целый аул, но из аула (его строений) не построить башни". Согласно канонам феодального общества, башню необходимо было возвести в течение года, в противном случае ее сносили, ибо феодалы не были заинтересованы в усилении обороноспособности крестьян. Башни являются немыми свидетелями истории, развития социальных отношений в горском обществе, противостояния набегам кабардинским князей. Последних, согласно приданиям, Есе Канукти под защитой башенных стен смог отогнать от Донифарса. С представителями рода (фамилии) Абисаловых/ Астановых связана принадлежавшая им башня в Махческе. Предания гласят, что их предок Бадел пришел в золотоордынское время в Дигорию из Маджар и, обладая диковинным тогда огнестрельным оружием, нанялся охранять дигорцев от врагов. Используя свое преимущество в вооружении, он постепенно прибрал к рукам всю округу, а потомки его стали родоначальниками могущественного феодального клана, поддерживавшего тесные связи с кабардинскими князьями.
Строились боевые башни с большим запасом прочности; кладка из крупных каменных блоков, сухая или на растворе (глинистом, известковом); стены сооружений возводились с наклоном в 5-10?, что придавало башням устойчивость; толщина стен, прорезанных бойницами, предназначенными для огневого (ружейного) боя, более метра; входной проем четырехугольной, арочной или стрельчатой формы обычно устраивался на высоте 2-го яруса; междуярусные перекрытия покоились на балках, вмонтированных в стены башенной камеры; кровля плоская. Экстерьер башен всегда отличался лаконичностью, никаких декоративных излишеств не было и в интерьере, хотя вне Дигории мы порой видим петроглифы на фасадах и прочие изображения.
Башенные постройки порой были окружены жилыми и хозяйственными строениями, превращавшими их в комплексы замкового типа. Несомненно, весьма уникален по своей архитектуре и сложности планировочного решения замок (осет. - галуан) Цаллаевых в Ханазе, возведенный на скальной площадке, возвышающейся на 4-5 м, над землей. Контуры замка соответствуют рельефу местности. Доминирующей его точкой была боевая башня, к которой по периметру площадки пристроили заградительную стену, а наряду с нею и ряд других построек. Хорошо различимы строительные швы между отдельными частями комплекса, свидетельствующие о разновременности их сооружения. К северной стене замковой башни было пристроено небольшое помещение (сообщавшееся с основным объемом) с каменным "мешком" для пленников, устроенным под полом. В архитектуре ханазского замка, собственно, как и всех остальных замковых комплексов, нашли косвенное свое отражение не только бурные социально-политические события средневековой эпохи, но и основные идеи феодальной иерархии, сложившейся в осетинском социуме. "Сильный или богатый осетин, строящий башню (не говоря уже о галуане), - это типичный представитель классового феодального общества, но отнюдь не патриархального родового" (В.П. Кобычев). Безусловно, число феодалов в общей массе горцев было незначительным, а по сему и галуанов (замков) в горах нам известно не так уж и много.
Интересную и довольно своеобразную категорию историко-архитектурных памятников представляют жилые и хозяйственные постройки Дигории. К сожалению, они практически не изучены, хотя общее представление о них имеется. Впечатляют своими размерами, оригинальностью планировочного решения жилые комплексы Галиата, Камунты, Задалеска, Лез гора и других селений. Характерно, что большинство домов кавказских горцев было обращено "глухими" своими фасадами на "улицу". В их архитектуре наблюдается определенная повторяемость, упорядоченность и соподчиненность всех формообразующих деталей. Известные нам бытовые памятники Дигории дают возможность судить и о самом жилище, бытовавшем в горах Северной Осетии в XVII-XVIII веках, и о его архитектурной общности с фортификационными сооружениями, что стало особенно актуальным в "смутное время", когда усилившиеся экономически семьи стали возводить укрепленные дома, предназначавшиеся не только для проживания, но и для защиты от посягательств со стороны феодалов, кровников, завистливых соседей и прочих недоброжелателей
Воплощенные в архитектурных сооружениях идеи, обобщенные представления о жизни и ее закономерностях отражали мировоззрение и идеологию горцев, искренне веривших в загробное свое существование. Культ предков, наряду с иными факторами социально-экономического характера, привел к тому, что поблизости и внутри селений появились многочисленные погребальные (склеповые) и культовые постройки. Они дают нам достаточно полное представление о погребальном обряде, религиозных верованиях, о борьбе язычества с христианством и исламом, о других сторонах материальной и духовной культуры местного населения.
Склеповые сооружения представляют собой наиболее значительную в количественном отношении группу средневековых историко-архитектурных памятников Северной Осетии. В одной только Дигории их сохранилось сотни. Народная традиция связывает их появление с эпидемическими заболеваниями, прежде всего с чумой, опустошавшей Старый Свет с завидным постоянством. В преданиях осетин и их соседей сохранилось немало свидетельств о последствиях чумных и прочих эпидемия; засвидетельствованы они и историческими источниками. И все же причины генезиса и развития склепового погребального обряда имеют под собой более глубокую основу (вскользь мы ее упомянули выше).
Кавказоведы традиционно выделяют четыре группы склеповых сооружений: подземные, полуподземные, наземные и пещерные (скальные). В Дигории, по предварительным данным, зафиксировано 275 разнотипных усыпальниц, архитектурная характеристика которых настолько всеобъемлюща, что неизбежно возникает проблема ее унификации. Мы видим в Дигории склепы башенного типа (не только четырехугольные, но и многогранные в плане) с пирамидным перекрытием; значительно чаще - полуподземные усыпальницы, и реже -подземные склепы, быть может, вторично использованные. По своим архитектурно-конструктивным данным они ни в чем не уступают оборонительным сооружениям. Более того, толщина их фасадных стен порою больше, чем в башнях. Склепы, своего рода дома мертвых, возводились с тем же тщанием (если не больше), что и жилища живых. В Махческе, Донифарсе, Лезгоре, Галиате и ряде других селений они исчисляются десятками, уступая по количеству лишь "Городу мертвых" в Даргавсе, где на одном могильнике зафиксировано 95 склепов.
Несмотря на то, что склеповая культура Северного Кавказа, в принципе, едина для всего региона, в архитектурном плане усыпальницы Дигории обладают рядом конструктивных особенностей. Перекрытие наземных склепов, как правило, четырехскатные или призматические (встречаются и двухскатные усыпальницы), не расчлененные выступающими сланцевыми полочками (наподобие античного слезника), столь характерными для склеповых кровель в других районах Осетии; полуподземные склепы зачастую двухкамерные, с отдельным входом/ лазом в каждую из них; внутри погребальных камер, обычно вдоль стен, выкладывались каменные полки, на которые укладывали умерших; под полом весьма часто устраивали "подвалы" - своего рода костехранилища. Характерны для Дигории так называемые склепы - мавзолеи (Фаснал, Дзинага, Хазнидон), появившиеся здесь с распространением ислама.
Отдавая дань памяти предков (умерших вообще), осетины стремились обеспечить им достойное потустороннее существование. Сопутствующий погребенным инвентарь представлен одеждой, оружием, керамикой, стеклянной посудой, бытовыми изделиями, украшениями местного и импортного производства. Трепетное свое отношение к предкам выражали и графически. Так, на стенах погребальной камеры склепа Абисаловых в Махческе сохранились изображения человеческой фигуры, сцены охоты, крестов, решетчатых квадратов (оберегов) и т.п. С одной стороны, это рудиментарное проявление тотемистических и анимистических воззрений, бытовавших у осетин и их предков с древнейших времен, с другой - магии, трансформировавшейся в функцию привлечения сил света, добра и обилия.
В честь наиболее почитаемых членов общества, особенно умерших на чужбине или погибших в схватке с врагом, осетины высекали памятные стелы, сооружали цырты (цыртдзаваны), располагая их в местах, доступных для всеобщего обозрения. Эта практика была распространенна в Осетии повсеместно. Интересные образцы названных мемориальных памятников известны и в Дигории (Галиат, Камунта, Махческ, Мацута, Фараскат, Задалеск, Лезгор, Донифарс и т.д.). Все они становились фамильными святынями, что функционально сближает их с культовыми столпообразными святилищами. Цырдзаваны, обычно сложенные из разноразмерных камней на известковом растворе, были четырехугольными в плане, имели двухскатное или пирамидальное (иногда плоское) завершение, зачастую отштукатурены и побелены; порой они декорированы отпечатками рук, изображениями крестов и т.п. В высоту цыртдзаваны бывают с человеческий рост, но чаще - значительно выше. Представляется, что более древней формой памятных столбов (цыртдзаванов) были обычные каменные стелы, "выросшие", вероятно, из небольших надмогильных плит. В Осетии, в том числе и в Дигории, и сейчас еще во многих местах встречаются каменные стелы, "обрамленные" выкладкой из камней. В конце XIX-первой трети XX в. подобные мемориальные памятники Дигории обретают оригинальные формы. В камне высекается рельефное изображение умершего, раскрашенное разноцветными красками. Иногда такие степы выстраиваются над могилами в ряд, создавая своеобразную портретную галерею отдельной семьи или фамилии в целом (Задалеск). Эти образцы примитивного искусства осетин, как и семантика высеченных на цыртах изображений, еще ждут своего исследователя.
Историк архитекторы Л.С. Бретаницкий писал, что "далеким прообразом этой группы мемориальных сооружений … являются менгиры, одни из наиболее выразительных памятников мегалитического зодчества. Нет надобности в гипотетических попытках установления прямой генетической связи (между ними)". Однако характерные черты внешнего облика, безусловно, позволяют сблизить эти сооружения. Отметим подчеркнутый вертикализм объемно-пространственных композиций и стремление произвести впечатление габаритами. Видимо, в какой-то мере совпадало и функциональное назначение, поскольку менгиры, вероятнее всего, также были связаны с культом предков. Не редкие в Западной Европе и Закавказье, на средиземноморском и атлантическом побережье менгиры представляют собой, по сути дела, лишь грубо материализованную идею будущей архитектурной темы - мемориальной вотивной колонны, идеи, еще не обретшей своего художественного воплощения… Менгиры привлекают присущей мегалитическим сооружениям выразительной безыскусностью, производя впечатление мужественной простоты и силы".
Л.С. Бретаницкий справедливо указывал, что каждая "вертикаль" из этой обширной, разновременной и разнохарактерной, но типологически единой группы памятников подчинена одной цели - стремлению различными композиционными средствами увековечить память о той или иной персоне, занимавшей видной место на социально-иерархической лестнице своего времени, или о каком-либо важном событии. Осетинским цыртдзаванам (равно как менгирам, обелискам вообще) присуща лаконичная строгость формы, определяющая выразительность художественного образа. Вместе с тем графическая четкость архитектурных линий и характерный абрис силуэта делают их как бы нейтральными, свободно вписывающимися в почти любое окружение. "Совокупность особенностей выразительного и простого архитектурного типа и сделало (их), пожалуй, наиболее популярным видом мемориального сооружения, вплоть до наших дней" (Л.С. Бретаницкий). Говоря словами Плиния, смысл подобных памятников "был в том, чтобы возвести человека превыше прочих смертных". Судя по всему, северокавказские зодчие успешно достигали цели, претворяя в жизнь свои замыслы и решая задачи, поставленные перед ними обществом.
Памятники традиционного осетинского зодчества свидетельствуют о том, что средневековые мастера (как и их предшественники) органично сочетали функциональные, художественные, конструктивные и экономические требования к любой постройке, в том числе и к мемориальному сооружению. Однако архитектура как искусство всегда интерпретировала и идеологические воззрения, прежде всего религиозные верования, являвшиеся неотъемлемой частью сознания и миропонимания наших предков.
Практически все исследователи указывают на синкретический характер религиозных представлений осетин, испытавших на себе влияние христианства и ислама, но сохранивших и более глубинные пласты своих традиционных верований. Материальное воплощение духовной культуры населения прослеживается в Осетии, не исключая Дигории, весьма четко. Это прежде всего касается разнотипных святилищ, сооружавшихся в честь многочисленных богов/ святых осетинского пантеона, христианских храмов и часовен. К сожалению, сведения о культовых мусульманских памятниках средневековой поры не столь исчерпывающи, хотя ислам под воздействием феодалов Кабарды получил в Северной Осетии достаточно широкое распространение. Но, видимо, от того что и сами адыги не обладали навыками строительства каменных зданий, тем более культовых, они не смогли оказать какого-либо действенного влияния на традиции горской зодческой школы. Естественно, речь не идет здесь о погребальных памятниках (склепах-мавзолеях), более чувствительных к новым религиозным веяниям.
В рамках публикуемой статьи нет возможности остановиться на детальной характеристике всех культовых памятников Дигории, но о некоторых из них нельзя не сказать хотя бы несколько слов. Так, большой популярностью у дигорцев пользовалось святилище Авд-дзуар, посвященное семи основным богам осетинского пантеона (Афсати - покровителю охоты и диких зверей, Донбеттыру - владыке водного царства, Рекому - божеству плодородия, Фалвара - владыке домашнего мелкого рогатого скота, Уастырджи/Уаскерги - покровителю мужчин, воинов, Уацилла - громовержцу и покровителю хлебных злаков, Тутыру - властителю и "пастуху" волков). Ученые утверждают, что поклонение им связано с культом семибожия, бытовавшим, согласно Геродоту, у скифов. Другое название святилища - Юси-дзуар - происходит от имени византийского императора Юстиана I, заинтересованного в политических симпатиях алан и использовании их военной мощи. Вполне вероятно, что активная деятельность кесаря Византии в пограничных с нею районах Кавказа нашла отражение и в идеологии алан, перенесших почитаемое ими святилище в Дигорию после монголо-татарского нашествия.
В архитектурном плане святилище Авд-дзуар представляет собой два небольших двухскатных (и двухкамерных) строения, ориентированных входными проемами на запад и восток и соединенных друг другом каменной стеной. Типологически они близки наземным склепам, как и святилище Саттайи-обау, расположенное на территории лезгоро-донифарсского склепового некрополя. Святилище в интерьере двухкамерное, перегородка оформлена в виде стрельчатой арки; кровля плоская, стены сложены с наклоном. По ряду данных, перекрытие венчалось треугольным каменным навершием с рельефным изображением креста. Само здание, согласно преданиям, использовалось в качестве поминальной камеры (часовни), в которой во время чумы оставляли на ночь покойников перед тем как похоронить их в земле (Г.А. Кокиев).
Интересна по своему архитектурно-конструктивному решению небольшая церковь XIII-XiV вв. в селении Фараскат, сложенная из разноразмерных камней и туфовых плит; стены оштукатурены и окрашены желтой охрой; по боками выше арочного входного проема в фасад вмонтированы плиты с крестообразными изображениями. Внутреннее помещение двухкамерное; перекрытие сложено из каменных плит. По мнению исследователей, появление подобных церквей в горах Кавказа связано с эпохой социально-политических катаклизмов, порожденных внешними нашествиями, внутренними смутами, сопровождавшимися опустошением сел и дестабилизацией экономики. Сокращение размеров храмов неизбежно порождало новое качество архитектуры - интимность, сближение с человеком, и вело к созданию архитектурной миниатюры - своего рода увеличенной модели храма, в которой как бы концентрировались наиболее отработанные особенности зодчества того времени. Небольшие общинные церкви, рассчитанные на ограниченный приход, неотступно следовали сложившемуся типу, державшемуся веками почти без изменений, а пресловутая традиционность нередко порождала архаичность их облика.
Развитие архитектурной мысли, как и самой народной архитектуры, шло в эпоху средневековья сложным и порою непроторенным путем. За многие столетия последняя в полной мере испытала и взлеты, и падения, но никогда не останавливалась в своем поступательном движении. Какие бы историко-политические коллизии не имели место в жизни народов Северного Кавказа, люди всегда нуждались в жилье для себя, для своих умерших и святых. Необходимость защиты от воздействия окружающей среды, от нападений внешних врагов (да и соплеменников), религиозные представления, социальный статус вынуждали их не жалеть ни материальных средств, ни времени, ни физических усилий для достижения поставленной цели. Характерная для народного зодчества строгая преемственность традиций давала возможность мастерам создавать выдающиеся в художественном отношении произведения, в которых как бы концентрировались таланты и опыт многих поколений зачастую безвестных тружеников.
Литература
- Дзадзиев А.Б., Дзуцев Х.В., Караев С.М. Этнография и мифология осетин (краткий словарь), Владикавказ, 1994.
- Калоев Б.А. Осетины. (Историко-этнографическое исследование). М.: Наука, 1971.
- Кобычев В.П. Поселения и жилище народов Северного Кавказа в XIX-XX вв. М.: Наука, 1982.
- Кокиев Г.А. Склеповые сооружения горной Осетии. Владикавказ, 1928.
- Кузнецов В.А. Аланские племена Северного Кавказа. // МИА. М., 1960. Вып. 106.
- Кузнецов В.А. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе: Ир, 1977.
- Кузнецов В.А. Очерки истории алан. Орджоникидзе: Ир, 1984.
- Кузнецов В.А. Путешествие в древний Иристон. М.: Искусство, 1974.
- Мизиев И.М. Средневековые башни Балкарии и Карачая. Нальчик: Эльбрус, 1970.
- Миллер В.Ф. Терская область. Археологические экскурсии // МАК. М., 1988. Т.1.
- Робакидзе А.И., Гегечкори Г.Г. Формы жилища и структура поселения горной Осетии // КЭС. Тбилиси: Мецниереба, 1975. Т.V, I.
- Тменов В.Х. Зодчество средневековой Осетии. Владикавказ, 1996.
- Тменов В.Х. Средневековые и историко-архитектурные памятники Северной Осетии. Орджоникидзе: Ир, 1984.
- Уварова П.С. Кавказ. Путевые заметки. М., 1887, 1904. Ч. I-III.
- Уварова П.С. Могильники Северного Кавказа. // МАК. М., 1900. Т. VIII.
- Чибиров Л.А. Осетинское народное жилище. Цхинвали: Ирыстон, 1970.
КЭС - Кавказский этнографический сборник.
МАК - Материалы по археологии Кавказа.
МИА - Материалы и исследования по археологии СССР.
